Горшище-киселище

Горшище-киселище

Жил у одной женщины сын парубок, да все сидел он на печи. Приготовит ему, бывало, мать на весь день горшок киселя да каравай хлеба, он поест себе там и сидит. Вот надоело ей кормить его своим хлебом, достала она ему удочку и говорит:

- На тебе удочку, ступай налови себе рыбы, а то киселя тебе больше не дам.

Вот и пошел он. Пришел к речке, закинул удочку в речку, а сам опять улегся. Просыпается под вечер, видит - попалась такая большая-пребольшая рыба. Вытащил он ее на берег, а она начала его просить:

- Отпусти меня, я тебе великую службу сослужу!

Он и отпустил ее, а сам домой воротился, забрался нал печь и сидит. А мать его спрашивает:

- Ну, что, сынок, поймал что-нибудь?

- Никак рыба не ловится, - говорит, - я взял да и леску порвал.

- Ну, с тем и оставайся, - говорит мать.

Вот сидит он голодный день, сидит и второй - не дает ему мать есть. Сидел-сидел, а потом и вспомнил, что рыба ему сказала: «Я тебе великую службу сослужу!»

И говорит он:

- По хозяйскому дозволению, по рыбьему велению, чтоб был мне горшище-киселище да каравай хлеба!

И вмиг явилось все, что он сказал, перед ним на печи. Наелся он, а потом и говорит: - Мама, подайте воды попить! А она ему отвечает:

- Не велик барин, сам встанешь и напьешься. Он тогда и говорит:

- По хозяйскому дозволению, по рыбьему велению, чтоб стала эта печь возле криницы!

Только сказал - вмиг так оно и сделалось.

Напился он воды и говорит:

- Стань, печь, где была. Печь стала на прежнее место.

А как ехал он от криницы, проезжала домой и царевна. Увидала, что едет он на печи, и начала над ним смеяться. Он видит, что царевна над ним потешается, и говорит:

- По хозяйскому дозволению, по рыбьему велению, когда царевна домой вернется, чтоб родила дитя!

Приехала царевна домой, а спустя год родила дитя. Царь плачет, царица плачет, - этакой срам на отцову да на материнскую голову. И стали ее допрашивать:

- С кем ты, такая-сякая, зналась, что у тебя дитя?

Она клянется: никого, мол, не знаю и не ведаю.

Вот царь - как тут быть? - совет созывает: сенаторов, советников, советчиков всяких.

- Что будем делать?

Те думали-гадали, советовались-советовались, а потом и отвечают:

- Что ж, - говорят, - царь, делать теперь уже не чего; пускай дитя маленько подрастет, а ты созови тогда к себе всяких людей и выпусти дитя к людям с яблоком: с кем оно заговорит и кому отдаст яблочко, тот, значит, его и отец!

Царь согласился.

Спустя несколько лет устроил царь богатый пир и рассылает по всему свету наказ созвать к нему на пир всех поселян, и евреев, и цыган, и нехристей разных. А тот лежит и слышит, что скликает-де царь людей на пир, да и говорит:

- По хозяйскому дозволению, по рыбьему велению, чтоб явилась эта печь к царю на обед! Летит печь, и, как догонит кого-нибудь, кто едет в карете, он кричит:

- Эй, сворачивай! - И приходится тому сворачивать. Приезжает он к царю, а там стоят в ряд коляски, брички, простые телеги: коляски отдельно, брички особо, а простые телеги поодаль стоят. Приехал он и стал со своею печью в ряд с колясками. И вот, когда все уже собрались, дает царь яблочко тому мальчику, что родился от царевны, и пускает его между людьми: кому отдаст он яблоко, а может, с кем и заговорит? А было мальчику так года три. Вот ходит он между колясками, увидел печь, подбегает, говорит ей:

- Здравствуйте, тату, - и бросил ему яблочко на печь.

Увидел царь, что назвал он такого отцом, тотчас велел сделать сундук, на две половины перегороженный осмолить кругом, чтоб вода не протекала, и велел наготовить на семь лет хлеба и посадить в сундук - в одну половину царевну, а того, кто на печи приехал, в другую - и спустить их в море. Так и сделали - посадили их в сундук, наложили царевне хлеба, а тому ничего не положили и спустили сундук в море. Вот он и поплыл.

Плавают и плавают они по морю: уже шесть лет прожили и за шесть лет друг дружке и слова не молвили. А потом, как не стало уже у нее харчей, она его и окликает:

- Ты живой еще?

- Эге! - говорит.

- Как же ты, - спрашивает, - прожил эти шесть лет, ведь никто тебе и крошки хлеба не дал? У меня вот только три дня как хлеба не стало, а я уже не знаю, как мне дальше и жить.

А он в ответ:

- А мне хоть лет пятьдесят жить, будет что есть! Она его и спрашивает:

- А что же ты ешь? Дай и мне того.

- Ладно! - говорит и сразу: - По хозяйскому дозволению, по рыбьему велению, чтобы было царевне гор- шище-киселпии1 и каравай хлеба! - И только он это сказал, как вмиг все и сделалось.

Наелась она, а потом и говорит:

- А не мог бы ты так сделать, чтобы стенку эту убрать, жили бы мы тогда вместе.

- Могу, - говорит.

И только сказал он те слова, вывалилась стенка. Потом она говорит:

- Не мог бы ты так сделать, чтобы сундук пристал к берегу и чтобы мы из него вышли?

Промолвил он тотчас те слова, и вмиг так все и сделалось. А она ему опять:

- Не мог бы ты так сделать, чтоб тут на острове построился большой дом?

И сказал он опять:

- По хозяйскому дозволенью, по рыбьему веленью, чтобы на этом острове построился дом!

Вот и строится дом, да так быстро, что вырос за день. И стали они в том доме жить.

Долго ли они там жили, или недолго, она однажды ему и говорит:

- Не мог бы ты так сделать, чтобы мое письмо лежало у моего отца на столе?

- Почему бы не мог? Могу.

Написала она отцу письмо, отдала. А он тотчас: «По хозяйскому дозволенью, по рыбьему веленью, чтобы было это письмо тотчас у царя на столе!» Так оно сразу и сделалось.

Прочитал царь письмо, скликает свое войско, садится в карету и едет к своей дочке. Вот подъехал он к морю, а дальше никак - ни моста, ничего нету. Раскинул он шатер у моря и думает: «Что теперь делать?» А она как раз на ту пору ходила по острову, видит - солдаты по берегу маршируют, и говорит она:

- Приехал мой отец ко мне в гости и стоит у моря; никак на остров не доберется. Не мог бы ты сделать мост с берега да прямо сюда?

- Почему бы не мог? Могу. - И тотчас: - По хозяйскому дозволенью, по рыбьему веленью, чтобы был мне мост с берега прямо сюда!

Вдруг откуда и мост взялся! Едет царь по тому мосту, а за ним и все войско следует. Вот приехали они на остров - радуется царевна, пьют, гуляют!

Прогостили там целый месяц, а потом царь и говорит:

- Ну, погостевал я у вас, дети, а теперь ко мне поедем!

Кинулись, глядь, а моста и нету. А он тотчас:

- По хозяйскому дозволенью, по рыбьему веленью, чтобы был мост прямо до самого царского дома! - А моста и нету. Сказал он второй раз, опять нету. Сказал в третий раз - нету моста, да и все.

Перестала его рыба слушаться. Тогда они и говорят:

- Ну, оставайтесь, таточку, с нами. И хотя вы хотели нам зло причинить, да бог вам простит.

Вот царь - нечего делать - и остался, и живут себе да хлеб жуют.

Оцените сказку: 
Ваша оценка: Нет
Средняя: 4
(26 чел.)

Смотрите также

ил когда-то богатый мужик, и был у него сынок Грыцько. Вот умерли вместе и отец и мать. А было Грыцьку только семнадцать лет от роду.
В одном персидском городе жил бедный портной Хасан. У него были жена и сын по имени Аладдин. Когда Аладдину исполнилось десять лет, отец его сказал:
Когда-то, очень давно, в одном персидском городе жили два брата — Касим и Али-Баба. Когда умер их отец, они поделили деньги, которые после него остались.
Среди обширной канзасской степи жила девочка Элли. Её отец фермер Джон, целый день работал в поле, мать Анна хлопотала по хозяйству.
Жил-был один почтенный и знатный человек. Первая жена его умерла, и он женился во второй раз, да на такой сварливой и высокомерной женщине, какой свет еще не видывал.
В городе Стокгольме, на самой обыкновенной улице, в самом обыкновенном доме живёт самая обыкновенная шведская семья по фамилии Свантесон.
Было у мельника три сына, и оставил он им, умирая, всего только мельницу, осла и кота.
Жили-были старик да старуха. У них было три сына — два старших умниками слыли, а младшего все дурачком звали. Старших старуха любила — одевала чисто, кормила вкусно.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иван-царевич; у него было три сестры: одна Марья-царевна, другая Ольга-царевна, третья - Анна-царевна.
Жили-были старик и старуха. Было у них три дочери. Старшая и средняя дочки — нарядницы, затейницы, а третья — молчаливая скромница.